Собрание сочинений в 10 томах. Том 9 - Страница 94

— Благодарю! — прошептала Сигамба. — Дайте теперь этой настойки Стреле, а то она погибнет.

— Ты ранена, бедняжка? — спросила Сузи, наклоняясь над знахаркой, пока Ян, по совету последней, лил Стреле прямо в рот настойку.

Мера эта оказалась действительно очень хорошей: бедное животное ободрилось и перестало дрожать.

— Рана моя — пустяки, — отвечала Сигамба. — Несколькими каплями крови я еще далеко не оплатила своего долга.

— Но в чем дело? — спросил Ральф. — Почему нас ждала смерть в Логовище Льва?

— И зачем ты так измучила мою любимую лошадь? — добавил немного некстати Ян.

— Не сделай я этого, вас всех теперь не было бы уже в живых, — продолжала знахарка. — Впрочем, Ласточка осталась бы жива, но… от этого ей было бы не легче. Вот в чем дело. Часа полтора тому назад я узнала, что Черный Пит устроил засаду в лощине, через которую вы должны были проехать. Двадцать человек нанятых им разбойников должны были перебить всех вас, а Ласточку взять в плен. Чтобы предупредить вас, времени у меня осталось так мало, что только одна Стрела и могла помочь мне в этом, и я решилась взять ее. Она и вправду оказалась стрелой: никакая другая лошадь не была бы в состоянии донести меня за час до Логовища Льва… Когда я въехала в эту лощину, из кустов раздался крик: «Это черная колдунья! Она хочет предупредить Ботмара. Стреляй в нее!» Пули посыпались мне вслед градом, и одна из них попала в мою ногу… Но Великий Дух помог, и я доскакала до вас вовремя…

— Но ты истекаешь кровью! — вскричала Сузи. — И потом эта пуля…

— Это пустяки… Я знаю, как вынуть ее, — перебила Сигамба и, оглянувшись вокруг, прибавила: — Принесите мне листьев вон того растения с красными цветками, которые горят, как огонь. Вон они, там, около болота. Я сама приложу их к ране, и кровь остановится, а пулю можно вынуть после.

Ральф поспешил исполнить просьбу нашей спасительницы и принес ей целый пучок широких листьев какого-то растения с ярко-красными чашечками цветков. И действительно, как только Сигамба приложила это растение к своей ране, кровь сейчас же перестала течь из нее. Приходилось только удивляться знанию этой маленькой дикарки свойств каждого растения и умению пользоваться им!

По просьбе Сузи один из провожавших нас кафров посадил знахарку к себе на лошадь, и мы тронулись в путь — конечно, не через лощину, а другой дорогой. Этот путь был длиннее, зато совершенно безопасный.

К обеду мы благополучно прибыли домой. Вечером мы с Яном и Ральфом долго совещались, как поступить, чтобы наконец обезвредить Черного Пита. Сначала мы хотели подать на него жалобу в суд, но потом раздумали. До Капштадта было несколько сотен миль, и притом у нас имелись только два неважных свидетеля преступного замысла Пита: кафр и знахарка неизвестно какого племени. Судьи едва ли приняли бы всерьез показания подобных свидетелей. Поэтому мы и порешили на том, что нужно оставить без внимания замысел Пита, тем более что он благодаря бдительности нашей зоркой телохранительницы не удался.

Через некоторое время мы узнали, что наш враг продал свою ферму и уехал неизвестно куда. Ян и дети очень обрадовались этому известию. Они думали, что теперь навсегда избавились от преследований Пита; но мое сердце чуяло, что вовсе не конец его преследованиям. Поэтому я торопила свадьбу наших детей, чтобы Ральф имел законное право защищать Сузи от посягательств на нее со стороны негодного человека.

Хорошо сознавая, что быть в доме двум женщинам на правах хозяек крайне неудобно, хотя бы они и были родная мать и дочь, мы с Яном решили отделить часть нашей земли, скота и людей и выстроить для молодых новый дом, в нескольких милях от нашего, на берегу небольшой реки.

Во время стройки новобрачные будут жить в большом селении, миль за пятьдесят от нас, у одной из моих двоюродных сестер, богатой и бездетной вдовы. Там они будут в первое время своей супружеской жизни в полной безопасности, находясь в густонаселенной местности, и Черный Пит не осмелится их тронуть. А потом он примирится с мыслью, что Сузи потеряна для него, и забудет ее. Так мы, по крайней мере, думали, но не так случилось на деле.

Однажды вечером, за неделю до свадьбы, я пошла посмотреть, убрано ли полотно, которое белилось на солнце днем на луговине, близ хижины Сигамбы. Ночь была лунная, и я отправилась без фонаря.

Подойдя к луговине, я услыхала тихое и странное пение, донесшееся со стороны жилища Сигамбы. Я остановилась, прислушалась и сейчас же узнала голос знахарки. Напев был так печален, что у меня надрывалось сердце. Слов песни я не поняла, но мне показалось, будто в ней упоминалось имя Сузи.

Сильно заинтересованная, я подошла поближе и увидела Сигамбу, сидящую на камне около хижины. Лицо знахарки было освещено бледным светом луны, падавшим сквозь вершины деревьев, окружавших хижину. Перед знахаркой, на другом камне, стояла деревянная чаша, наполненная до краев водой. Знахарка пристально глядела в чашу и, тихо раскачиваясь, пела свою печальную песню.

Вдруг она, как будто увидав в чаше что-то страшное, отскочила от нее, перестала петь и громко, болезненно застонала.

Я догадалась, что застала ее за колдовством, и хотела было крикнуть ей, чтобы она оставила это нечестивое занятие, но меня одолело любопытство: мне очень захотелось узнать, что могла колдунья видеть в воде горшка и почему она упоминала имя Сузи в своей песне. Поэтому я подошла к знахарке и резко спросила:

— Что это ты делаешь, Сигамба?

Хотя мой приход и вопрос были совершенно внезапны, однако знахарка не только не испугалась и не вскрикнула, как сделала бы на ее месте всякая другая порядочная женщина, но даже не вздрогнула и спокойно ответила: