Я пошла к Сузи. Цветущая и сияющая, она сидела за столом и варила кофе. Ей почти исполнилось восемнадцать лет, и она была так хороша, что трудно описать: нежная, точно воздушная, беленькая, с розовыми щечками, большими голубыми глазами, пепельными волосами и крохотным ротиком, одним словом — прелесть! Я говорю так не потому, что она мне дочь, а потому, что это была истинная правда — все считали так.
Я спросила, для кого она готовит кофе.
— Конечно, для Ральфа, — ответила она. — Ведь ты знаешь, мама, что он особенно любит кофе, сваренный мною.
Я знала, что, напротив, он любит больше то, что я ему готовила, потому что Сузи — царство ей небесное! — особенными способностями по хозяйству не отличалась, но промолчала, чтобы не огорчать дорогую девочку.
— Ах, мама, — продолжала она, — представь себе: Черный Пит опять был здесь, привез мне громадный букет цветов, наговорил разного вздора и приставал, чтобы я устроила с ним посиделки!
— Ну и что же ты ответила, дочка? — спросила я, хотя наперед знала, что она скажет.
— Конечно, я сказала, что никаких посиделок устраивать с ним не буду! — воскликнула она, вся раскрасневшись. — Какой он противный, мама! Мне кажется, он стал еще хуже с тех пор, как умер его отец… И не только противный, а прямо-таки злой, очень злой… Как он глядел на меня, если бы ты видела?… Я просто боюсь его!
Поговорив немного о Пите, я незаметно свела разговор на Ральфа и намекнула, что он, как птичка, залетевшая в чужое гнездо, может быть вынут из него кем-нибудь.
Суть моих намеков Сузи поняла скорее сердцем, чем разумом. Бедная девочка страшно изменилась в лице, и я испугалась, что она лишится чувств. Но, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, наша дочь могла вынести многое и не так легко падала в обморок, как большая часть нынешних девушек, которые с виду гораздо крепче ее.
Она скоро оправилась и стала расспрашивать меня, что я знаю насчет Ральфа. Конечно, я отвечала ей уклончиво и просила только передать Ральфу, чтобы он, после того как управится здесь, отправился в горы поохотиться на лосей, потому что у нас вышла вся дичь.
— А мне можно будет сопровождать его? — спросила она.
— Конечно, можно, — поспешила ответить я. — Ведь это будет не первая ваша прогулка. С Ральфом тебе бояться нечего. Это не Пит, — прибавила я смеясь.
Сузи отлично ездила верхом и часто бывала на охоте с отцом или Ральфом, хотя всегда плакала, когда в ее присутствии убивали каких-либо животных. Вообще наша девочка была так мягкосердечна, что не могла равнодушно видеть страдания живых существ. Она жалела даже язычников-кафров и никак не хотела понять, что животные и кафры созданы Богом исключительно для нашей потребности. Но зато она хорошо поняла, что страданий на земле гораздо больше, чем радостей, и потому часто присутствовала на охоте, чтобы, как она сама говорила, привыкнуть к ним.
Случилось так, что охота завела Ральфа и Сузи в то самое ущелье, в котором они в первый раз увидели друг друга десять лет тому назад.
После Ральф говорил мне, что при виде этого места он вдруг почувствовал, будто вступает в новую жизнь и любит Сузи уже не как сестру, а как женщину, дороже которой для него нет никого в мире.
Я столько раз слышала, каким образом произошло у Сузи с Ральфом объяснение, что могу повторить его почти слово в слово.
Вышло это вот как. Погоня за лосем завела их в знакомое ущелье, и Ральф убил животное как раз около того места, где они встретились десять лет тому назад.
В ущелье был большой камень, на который молодые люди и уселись, чтобы отдохнуть.
Сузи, по обыкновению, плакала, жалея убитого лося; Ральф утешал ее, доказывая ей печальную необходимость для людей убивать даже таких животных, которые не причиняют им никакого зла. Наша девочка сидела вся облитая солнечным светом; слезы медленно катились по ее лицу, как роса по цветку. Так рассказывал мне потом Ральф, которому она в эту минуту, по его словам, показалась ангелом, оплакивающим грехи людей. Тут только он понял, как она ему дорога и как горячо он любит ее.
Долго он смотрел на нее молча и, когда она немного успокоилась, вдруг окликнул ее:
— Сузи! — проговорил он таким голосом, что она невольно вздрогнула и, повернув к нему свое удивленное личико, спросила:
— Что такое? Зачем ты так кричишь? Ведь я тут.
Но у Ральфа было так много слов на языке, что они мешали друг другу, и он мог только повторить еще более странным голосом:
— Сузи!
Она улыбнулась и сказала:
— Ральф, ты точно наша голубая сойка, которая заучила одно слово и целый день твердит его.
— Да, — отвечал он, собравшись немного с духом, — я действительно, как сойка, только и знаю одно слово «Сузи» и вечно готов твердить его… Впрочем, нет, я знаю еще три слова: «Сузи, я люблю тебя!»
Она снова улыбнулась и весело проговорила:
— Я давно знаю, что ты любишь меня, милый Ральф, как сестру. Я тоже…
— Нет, Сузи, не так!…
Она вздрогнула и, с недоумением взглянув на него, тихо прошептала:
— Как… не так? Разве ты уже не считаешь меня своей сестрой?
— Нет, Сузи, нет! — горячо возразил он. — Ты мне не сестра, и я тебе не брат.
— Это для меня очень грустно, Ральф… Я так привыкла думать, что ты… что мы брат и сестра,
— И я так думал до сих пор, Сузи. Но теперь… теперь я понял, что я люблю тебя не как сестру, а как… женщину, как жених свою невесту… О Сузи, Сузи! Скажи мне, любишь ли ты… можешь ли ты любить меня как жениха? Как будущего мужа? Согласна ли ты стать моей женой?