Собрание сочинений в 10 томах. Том 9 - Страница 26


К оглавлению

26

Говорят, Чака не насытился пролитой кровью, так как послал людей убить Макрофу, жену мою, Наду, мою дочь, и того, кто назывался моим сыном. Меня же он приказал посланным не убивать, а привести к нему живым.

Мне пришла в голову мысль, не лучше ли самому покончить с собой? Зачем ждать смертного приговора? Покончить с жизнью так легко, я знал, как это сделать. В своем поясе я тайно хранил одно снадобье. Тому, кто отведает этого снадобья, отец мой, не видать больше ни света солнца, ни блеска звезд.

Погибнуть от ассегая, медленно мучиться под ножами истязателей, или быть уморенным голодом, или бродить до конца дней с выколотыми глазами — вот что ждало меня, и вот почему я днем и ночью носил с собой свое снадобье. Настал час им воспользоваться.

Так думал я среди мрака ночи и, достав горькое снадобье, попробовал его языком. Но делая это, я вдруг вспомнил про свою дочь Наду, единственное дорогое существо, находящееся только временно в другой далекой стране, вспомнил про жену Макрофу, про сестру Балеку, пока еще живую по какому-то странному капризу короля. Еще одно желание таилось в моем сердце — это жажда мести. Мертвые бессильны карать своих мучителей, и если души их уже избавились от страданий, то руки не платят ударом за удар.

Итак, я решил жить. Умереть я всегда успею. Успею, когда голос Чаки произнесет мой смертный приговор. Смерть сама намечает свои жертвы, не отвечает ни на какие вопросы. Смерть — это гость, которого не надо ждать у порога хижины, так как при желании он проберется воздухом, через солому кровли. Я решил пока не вкушать снадобья.

Итак, отец мой, я остался жить, и воины повели меня обратно в крааль Чаки.

Мы добрались до него к ночи, так как солнце уже село, когда мы проходили ворота. Тем не менее, исполняя приказание, воин вошел к королю сообщить о нашем прибытии. Король немедленно приказал привести пойманного, и меня втолкнули в дверь большой хижины. Посредине горел огонь, так как ночь была холодна, а Чака сидел в глубине, против двери.

Некоторые из приближенных схватили меня за руки и потащили к огню, но я вырвался от них, так как руки мои не были связаны. Падая ниц, я славил короля, называя его королевскими именами. Приближенные опять хотели меня схватить, но Чака сказал:

— Оставьте его, я сам допрошу своего слугу!

Тогда они поклонились до земли и, сложив руки на палках, коснулись лбами пола. А я сел тут же на полу против короля, и мы разговаривали через огонь. По приказанию Чаки я дал самый точный отчет о своем путешествии.

— Хорошо, — сказал тогда король, — я доволен! Как видно, в стране моей еще остались честные люди! А известно ли тебе, Мбопа, какое несчастье постигло твой дом в то время, как ты ведал мои дела?

— Как же, слыхал! — ответил я так просто, как будто вопрос касался пустяков.

— Да, Мбопа, горе обрушилось на дом твой, проклятие небес на крааль твой! Мне говорили, Мбопа, что небесный огонь живо охватил твои хижины!

— Слыхал, король, слыхал!

Мне докладывали, Мбопа, что люди, запертые внутри, теряли рассудок при виде пламени и, понимая, что нет спасения, закалывали себя ассегаями и бросались в огонь!

— Знаю все, король! Велика важность!

— Много ты знаешь, Мбопа, но не все еще. Ну, известно ли тебе, что среди умерших в твоем краале находилась родившая меня, прозванная Матерью Небес?

При этих словах, отец мой, я поступил разумно, добрый дух вдохновил меня, и я упал на землю, громко завопив, как бы в полном отчаянии.

— Пощади слух мой! — вопил я. — Не повторяй, что родившая тебя мертва, о Лев Зулусов! Что мне все остальные жизни, они исчезли, как дуновение вихря, как капля воды, но это горе могуче, как ураган, оно безбрежно, как море!

— Перестань, слуга мой, успокойся! — говорил насмешливо Чака. — Я сочувствую твоему горю по Матери Небес. Если бы ты сожалел только об остальных жертвах огня, то плохо бы тебе было. Ты выдал бы свою злобу на меня, а так тебе же лучше: хорошо ты сделал, что отгадал мою загадку!

Теперь только я понял, какую яму Чака рыл мне, и благословил в душе Эхлосе, внушившего мне ответ королю.

Я надеялся, что теперь Чака отпустит меня, но этого не случилось, так как пытка моя только начиналась.

— Знаешь ли ты, Мбопа, — сказал король, — что когда мать моя умирала среди охваченного пламенем крааля, она кричала загадочные страшные слова. Слух мой различил их сквозь песню огня. Вот эти слова: будто ты, Мбопа, сестра твоя, Балека, и твои жены сговорились подкинуть ребенка мне, не желавшему иметь детей.

Скажи теперь, Мбопа, где дети, уведенные тобой из крааля, мальчик со львиными глазами, прозванный Умслопогасом, и девочка, по имени Нада?

— Умслопогаса растерзал лев, о король, — отвечал я, — а Нада находится в Земле Свази!

И я рассказал ему про смерть Умслопогаса и про то, как я разошелся с женой Макрофой.

— Отрок с львиными глазами в львиной пасти! — сказал Чака. — Туда ему и дорога. Наду можно еще добыть ассегаями. Но довольно о ней, поговорим лучше о песне, петой моей покойной матерью в треске огня. Скажи-ка теперь, Мбопа, лжива ли она?

— Помилуй, король, Мать Небес обезумела, когда пела эту песню! — ответил я. — Слова ее непонятны!

— И ты ничего об этом не знаешь? — спросил король, странно глядя на меня сквозь дым костра. — Странно, Мбопа, очень странно! Но что это, тебе как будто холодно, руки твои прямо-таки дрожат! Не бойся, погрей их, хорошенько погрей, положи в огонь всю руку!

И, смеясь, он указал мне своим маленьким, оправленным в дерево вождей ассегаем на самое яркое место костра.

26