— Пусть попробуют! — в бешенстве ответил он. — Я не верю в призраки, я плюю на них!
В ту же секунду Бенита подняла голову и увидела какую-то фигуру, отделившуюся от окружавшего их мрака и вступившую в освещенный круг. Она невольно вздрогнула: все произошло так неожиданно и незаметно, словно появилось одно из тех привидений, в которых не верил Мейер. На самом деле это оказался старый Молимо, часто приходивший к ним таким образом.
— Что сказал белый человек? — спросил он у Бениты, обводя задумчивым взглядом троих присутствующих через отверстие во вскрытой ими могиле.
— Он говорит, что не верит в привидения, — ответила она.
— Белый золотоискатель не верит в привидения, — повторил Молимо своим певучим голосом. — Он не верит в духов, которых я даже сейчас вижу вокруг себя, разгневанных духов умерших людей, которые разговаривают между собой о том, где он будет лежать и что с ним произойдет после его смерти, а также о том, как они примут того, кто нарушает их покой и посылает им проклятия в своем стремлении найти золото, которое он так сильно любит. Возле него стоит один из духов, в длинном коричневом платье и с изображением мертвого человека из слоновой кости, похожим на это, — Молимо указал на костяное распятие в руке Джейкоба. — Он держит человека из слоновой кости над своей головой и угрожает белому человеку долгими бессонными столетиями страданий, когда он в свою очередь превратится в одного из духов, в которых он не верит теперь.
При этих словах Мейер пришел в ярость. Он повернулся к Молимо и осыпал его бранью на наречии макаланга, упрекая его в том, что он отлично знает, где зарыт клад. Он требовал от старика указаний относительно этого места, обещая в противном случае убить его и таким образом отправить к его приятелям-духам. Он выглядел настолько злым и взбешенным, что Бенита невольно отпрянула от него, тогда как мистер Клиффорд тщетно пытался успокоить своего компаньона. Но хотя Джейкоб схватился было за нож, висевший у него за поясом, и двинулся к старику, Молимо не сдвинулся со своего места ни на дюйм, не проявив ни малейших признаков страха.
— Пусть он даст волю своему бешенству, — проговорил старик, когда Мейер наконец замолчал. — Так иногда во время бури сверкают молнии и гремит гром, а вспененная вода струится по лицу скал. Но вот появляется солнце, а скала стоит на прежнем месте, и только буря, истратившая свои силы, куда-то исчезла. Я скала, а он только ветер, молния и дождь. Ему не дозволено причинить мне зло, но духи, в которых он не верит, собирают его проклятия, чтобы потом осыпать ими его голову, словно осколками камней.
Окинув Джейкоба Мейера презрительным взглядом, старый Молимо повернулся и скрылся в темноте, из которой он так внезапно появился.
На следующее утро Бенита, занимавшаяся приготовлением завтрака, увидела Джейкоба Мейера, сидевшего поодаль на камне с угрюмым, недовольным видом. Он опирался подбородком на руку и все время следил за нею, ни на секунду не отводя взгляда от ее лица. Бенита ясно чувствовала, что он сосредоточил на ней всю свою силу воли и что его мысли заняты какой-то новой идеей, касающейся ее. Она сознавала, что, к своему несчастью, обладает силой проникновения в самую глубину мыслей этого человека. Хотя она его и презирала, она не могла не чувствовать каких-то странных уз, связывавших их.
Не следует забывать, что в ночь их первой встречи на хребте Леопардова ущелья Джейкоб сразу назвал ее «существом, способным к внушению», и Бенита почувствовала, что между ними установилась какая-то странная духовная близость. С этого момента ее никогда не покидало стремление воздвигнуть преграду между их душами и по возможности отдалить его от себя. Однако до сих пор ей не всегда удавалось этого достигнуть.
Наклоняясь над огнем очага Бенита все время чувствовала на себе тяжелый взгляд черных глаз Джейкоба, который неотступно следил за каждым ее движением. Это переполняло ее и страхом, и отвращением.
Вдруг у нее созрел неожиданный план: она решила уговорить отца немедленно уехать вместе с ней.
Без сомнения, подобная попытка представляла большие опасности. Хотя о матабеле пока ничего не было слышно, они могли оказаться где-нибудь поблизости. К тому же волы, которые должны были везти фургон, в равной степени принадлежали мистеру Клиффорду и его компаньону, а следовательно, должны были остаться у Мейера. Тем не менее в их распоряжении еще оставались две лошади, которые, по словам Молимо, были вполне здоровы и даже начинали жиреть. В это время Мейер встал и заговорил с Бенитой.
— О чем вы думаете, мисс Клиффорд? — спросил он своим мягким голосом с иностранным акцентом.
Она вздрогнула, но тотчас ответила:
— Я думаю о сырых дровах и о жарком из козлятины, которые начинают подгорать. Разве вам не надоела козлятина, мистер Мейер? — добавила она.
Но он оставил ее вопрос без ответа
— Вы такая хорошая, — сказал он. — О! Я действительно так думаю. Вы такая хорошая, что вам не следовало унижаться даже до маленькой лжи. Дрова вовсе не сырые, я сам нарубил их из сухого дерева, а жаркое нисколько не подгорело; к тому же вы не думали ни о том, ни о другом. Ведь вы думали обо мне, так же как и я думал о вас! Но сейчас я не мог угадать, что было у вас в мыслях, поэтому-то я и спрашиваю вас.
— Право, мистер Мейер, — вспыхнув, ответила Бенита, — мне кажется, что мои мысли принадлежат только мне.
— Вы так полагаете? Ну а я придерживаюсь иного мнения и считаю, что, благодаря особому свойству, которым природа наградила каждого из нас, ваши мысли принадлежат мне, а мои — вам.