Один из троих макаланга, который носил имя Хоба, немедленно отправился в крепость возвестить об их прибытии. Тем временем путники распрягли волов и расположились среди развалин, большая часть которых имела круглую форму. Разглядывая эти руины при свете яркой луны, Бенита догадалась, что они были когда-то домами, давно всеми покинутыми и опустевшими, но, без сомнения, принадлежавшими сотни и тысячи лет назад какому-то великому народу. Скорее всего, это было тысячи лет назад, так как невдалеке от их стоянки, из середины разрушенного дома, поднимался огромный баобаб, которому было не меньше десяти или даже пятнадцати веков; он вырос из-под цементированного пола, остатки которого виднелись у его могучего подножия.
Заметив, что Бенита рассматривает эти памятники древности, Тамас, сын Молимо, тотчас приблизился к ней и поклонился.
— Госпожа, — проговорил он на своем родном языке, на котором она изъяснялась уже довольно хорошо, — госпожа, — повторил он, величественно простирая руку в сторону развалин, — взгляни на город моего народа!
— Откуда вы знаете, что этот город принадлежал вашим предкам? — поинтересовалась она.
— Я не знаю этого, госпожа. Камни не умеют говорить, духи безмолвны, мы же все забыли. И все же я так думаю, ибо, по словам наших отцов, за шесть или восемь поколений до нас здесь жило множество людей, хотя эти стены были построены и не ими. Всего пятьдесят лет тому назад многие из них были еще живы, но всех перебили матабеле, и нас осталось совсем немного. Завтра вы увидите, как нас мало. Идите сюда и взгляните, — продолжал он, указывая ей на дорогу к четырехугольной постройке, похожей на скотный двор, где виднелись трава, несколько кустов и кучи черепов и других костей.
— Матабеле убили этих людей во времена Мзиликази, — пояснил Тамас, — после этого вы не станете удивляться, что мы, оставшиеся в живых, боимся матабеле и хотим раздобыть оружие для защиты от них. Мы готовы даже продать свою тайну, чтобы купить ружья, за которые ничем другим заплатить не можем.
— Нет, — воскликнула Бенита, окидывая взглядом высокую и исполненную достоинства фигуру человека, в душе которого запечатлелись следы страха и рабской покорности, — нет, я не удивляюсь.
На рассвете они двинулись дальше, по-прежнему проходя среди развалин, встречая следы умершего, давно забытого народа. До цели их долгого путешествия оставалось не больше десяти миль, но дорога — если путь, по которому они двигались, можно было назвать дорогой — поднималась в гору. Волы, из которых уцелело всего четырнадцать, сильно истомились, исхудали, разбили себе ноги, а потому двигались очень медленно, с трудом волоча вверх тяжело нагруженный фургон. Было уже за полночь, когда путешественники наконец вошли в то населенное место, которое лишь с натяжкой можно было назвать городом Бамбатсе.
— Когда мы двинемся отсюда, нам, вероятно, придется возвращаться по воде, если только до тех пор мы не закупим свежих волов, — сказал Мейер, с сомнением поглядывая на тяжело дышавших измученных животных.
— Почему? — тревожно спросил мистер Клиффорд.
— Потому что мухи цеце искусали многих из наших волов, а также и мою лошадь, и яд уже начинает оказывать свое действие. Я еще сомневался прошлой ночью, но сейчас я уверен в этом. Посмотрите на их глаза. Это случилось еще в кустарниках в долине, где мы останавливались восемь дней тому назад. Я говорил тогда, что не следовало этого делать.
В это время они пришли к гребню холма, и оттуда перед ними открылся величественный вид развалин, окружавших Бамбатсе. Теперь трое белых сели на лошадей. Прямо перед путниками возвышался крутой холм, который как бы вдавался в широкую Замбези, служившую ему защитой с трех сторон. Четвертая его сторона, находившаяся как раз перед ними, тоже была защищена природой, воздвигнувшей здесь неприступную, совершенно отвесную гранитную скалу, поднимавшуюся от самого подножия холма на высоту пятидесяти футов. Только в одном месте было нечто вроде естественной скалистой дорожки, которая вела в город. На самом холме, который, вероятно, занимал восемь или десять акров и был окружен глубокой донгой, или рвом, возвышались три кольца укреплений, расположенных одно над другим; стены были мощной кладки, очевидно возведенные в давно минувшие времена. Глядя на них, Бенита без труда поняла, почему несчастные португальские беглецы избрали Бамбатсе своим последним убежищем, где они погибли не от рук дикарей, преследовавших и окруживших их со всех сторон, а только от голода. И в самом деле, крепость казалась неприступной для любой армии, если только нападающие не располагали осадными орудиями.
Поэту сторону естественного рва, который, без сомнения, в былые времена наполнялся водой, отведенной от Замбези, раскинулась деревушка макаланга, состоявшая примерно из семидесяти-восьмидесяти жалких хижин такой же круглой формы, как и дома их предков, но выстроенных из глины и тростника. Их окружали сады и четырехугольные поля, очень хорошо обработанные и в это время года колосившиеся хлебами. Зато скота Бенита нигде не увидела; это заставило ее предположить, что его держали для безопасности на холме, за стенами укрепления.
Фургон, подпрыгивая на дороге, прогремел по деревне, немногие выбежавшие из домов женщины и дети боязливо посмотрели на него. Вскоре путники достигли скалистой дорожки, которая у стены замыкалась нагромождением больших каменных глыб, взятых из развалин, и кучами колючего кустарника. Пока фургон стоял, а сопровождающие путников макаланга при помощи немногих появившихся теперь мужчин очищали путь, Бенита смотрела на массивную круговую стену, имевшую около сорока футов высоты и двадцать — толщины, выстроенную из чистого гранита, без цемента, и украшенную орнаментом из разноцветных пород камней. В толще стены Бенита различила выемки, в которых когда-то был подъемный мост, уже давным-давно исчезнувший.