— Да, — машинально повторила она, — в самом деле он оказался превосходным человеком, — и прибавила со странной уверенностью: — Мне кажется, он жив. Если бы он был мертв, я бы узнала об этом.
— Очень рад, что вы говорите так, — поддержал Томпсон, полностью убежденный в противном.
— Слушайте, — продолжала Бенита, — я вам скажу кое-что. Перед тем как произошло несчастье, мистер Сеймур просил моей руки, и я собиралась ответить «да»… так как люблю его. Я верю, что еще смогу дать ему этот ответ.
Мистер Томпсон, будучи по натуре человеком не только отважным, но и сердечным, поспешил в самой серьезной форме согласиться с Бенитой; в голове же у него вертелась мысль, что ответ не будет произнесен на этом свете. Затем, исполняя возложенное на него поручение, он отдал Бените письмо, найденное у нее под платьем, на груди, после чего поспешил ретироваться, не в силах вынести дольше грустной сцены. Бенита два раза жадно прочитала строки, набросанные Сеймуром, прижалась к ним губами, бормоча:
— Да, я буду вспоминать вас, Роберт, так горячо, как только может вспоминать женщина мужчину. Если вы по-прежнему ждете ответа, вы получите его — теперь или после. Где бы и когда бы мы ни встретились, мой ответ для вас всегда будет готов.
После полудня к Бените пришла миссис Джеффрис, принеся с собой своего ребенка. Она все еще была бледна, еще не совсем оправилась от пережитого потрясения; что касается ребенка, то он совершенно не пострадал от пребывания в теплой воде.
— Что вы подумаете обо мне? — воскликнула она, падая на колени перед Бенитой. — Но что я могла? Я сама не знала, что со мной делается. Ужас, боязнь за ребенка, — я все на свете забыла. — Она поцеловала спящее дитя. — Он отдал свою жизнь за меня, а другие в это время собирались отогнать меня ударами весла. Кровь его на мне, я знаю это; он умер, чтобы я и мой ребенок остались жить.
Бенита посмотрела на нее с участием и сказала:
— Может быть, он вовсе не умер. Не печальтесь. Если он погиб, то славной смертью, и я теперь больше горжусь им, чем если бы он жил так, как живут другие — те, кто хотел отогнать вас ударами весла. Зато вы с вашим ребенком вернетесь целы и невредимы к вашему мужу, — хотя я и заплатила за это жизнью того, кто должен был стать моим мужем.
Вечером Бенита вышла на палубу и беседовала с другими женщинами, спасшимися на катере, разузнавая малейшие подробности истории с Сеймуром. Но ни одного мужчины, за исключением Томпсона, она не удостоила хотя бы единым словом; те же, видя как обстоит дело, один за другим поспешили скрыться с ее глаз, как они уже поступили раньше по отношению к миссис Джеффрис.
«Касл» пробыл в зоне крушения тридцать часов, приняв на борт еще одну шлюпку с пассажирами «Занзибара» и одного из кочегаров, удержавшегося на обломке парохода. Но подойти близко к берегу и выслать шлюпки ему не удалось, так как поднявшийся сильный ветер настолько возмутил океан, что линия прибрежных валов стала абсолютно непроходимой. Зато ему удалось поделиться ужасной новостью, которая после этого в два-три дня облетела весь свет, с встречным судном, державшим курс в Порт-Элизабет. «Касл» также передал сообщение со списком фамилий всех спасенных.
Ночью того дня, когда у Бениты состоялся разговор с миссис Джеффрис, «Касл» бросил якорь на расстоянии видимости Дурбана, так как, принадлежа к крупным судам, он не мог пройти через нанос, образовавшийся в устье реки Береа, на которой расположен город.
На рассвете горничная разбудила Бениту, спавшую прерывающимся, беспокойным сном, сообщив ей, что ее желает видеть какой-то старый джентльмен, прибывший с берега на буксирном судне, причем она особенно подчеркнула слово «старый», дабы не вызвать у Бениты ложных надежд.
Одевшись при помощи горничной, Бенита поднялась на палубу как раз в то время, когда взошедшее солнце начало золотить реку, мыс, город и весь прекрасный Наталь, и увидела подле борта облокотившуюся на перила фигуру, от которой, несмотря на долгие годы разлуки, сразу повеяло чем-то хорошо знакомым, фигуру старика высокого роста, с седой бородой.
Она невольно вздрогнула, увидев этого задумавшегося старика. Ведь это был все-таки ее отец! Может быть, не только он был виновен в ссоре с женой… Она подошла к нему и дотронулась до его плеча:
— Отец!
Он обернулся с проворством, бывшим всегда одной из особенностей его характера и унаследованным дочерью.
— Моя дорогая, — сказал он, — я всюду узнал бы твой голос! Я слышал его во сне в продолжение всех этих долгих лет. Благодарю тебя, дорогая, за то, что ты вернулась ко мне. И благодарение Богу, что ты уцелела во время бедствия, погубившего столько других!… — Он обнял ее и поцеловал.
Бенита слегка отпрянула назад, так как он случайно задел рану на ее голове.
— Прости меня, отец, — сказала она, — но ты дотронулся до больного места. Я ведь была ранена.
Тут только отец заметил повязку у нее на голове и начал усиленно извиняться.
— Мне об этом ничего не сказали, — воскликнул он своим приятным, располагающим к себе голосом, в обладателе которого чувствовались родовитость и воспитание. — Мне только сообщили, что ты спасена. Такая, видно, злосчастная у меня судьба, что мне пришлось причинить тебе боль в первый же момент нашей встречи, мне, который и без того принес своей семье немало горя.
Бенита была тронута.
— Ничего, — отвечала она. — Ты ведь не нарочно.
— Нет, дорогая моя, не нарочно. Поверь мне, я никогда не грешил по желанию, а лишь по слабости. Какая ты красавица, Бенита! Я не ожидал увидеть тебя такой.